Гипотеза 1

"19 августа 1929 года Дягилев скончался. В Женеве, у меня на руках. Я похоронил его в Венеции, поставил памятник и написал на нём: "Венеция – постоянная вдохновительница наших успокоений". Может быть, это философски трудная фраза, но вот я так написал..." Лифарь, интервью, 1987 г.

Лифарю в этот момент 83 года. Глубокий старик. Удивительно, что прожив с Дягилевым бок о бок семь лет, фактически закрыв ему глаза на смертном одре, Лифарь путается в местом смерти своего кумира, учителя и любовника. Невозможно (никак не верю!) списать сие на старческую забывчивость. В этом же самом интервью Сергей Михайлович демонстрирует просто феноментальную память относительно мельчайших деталей других событий полувековой давности. Кому-кому, а Лифарю прекрасно известно, что умер Дягилев с температурой 40,5 градуса на острове Лидо, в Гранд-Отеле, рано-рано утром 19 августа, с первыми лучами солнца – он сам стёр с лица Сергея Павловича две слезы, что выкатились на впавшие щеки.., и что отпевали его в церкви деи Гречи, как судорожно искали деньги по всей Венеции, чтобы похоронить Дягилева на Сан-Микеле, куда его и доставила погребальная барка...

Удивительно и то, что Лифарь как бы запамятовал, что "философски трудная фраза" изначально принадлежала самому Дягилеву – он написал её на обложке тетрадки, что подарил Лифарю в 1926-ом. Удивительно, отчего Лифарь сам не прояснил смысл эпитафии, отделавшись – "но вот так я написал..." Чего, казалось бы проще, и мы сегодня не гадали почему да отчего...

Мне кажется, что Лифарь сознательно пудрил мозги потомкам, списывая на "трудности высокой философии" свое нежелание (вполне, впрочем, оправданное) открывать прозу жизни – своей жизни с Дягилевым. Дягилев был для Лифаря бесконечно дорогим человеком и выбитая на надгробии эпитафия – незримый разговор тет-а-тет Лифаря с Дягилевым, понятный до конца лишь им двоим. Мы, читающие эти слова как "высокие слова", тут лишние. Это интимное.

Лифарь поступил в труппу Дягилева в 1923 годе 18-летним красавцем и сразу же стал объектом ухаживания со стороны 51-летнего Дягилева. Однако Лифарь динамил Дягилева почти год, предпочитая молодого Жана Кокто - тому было всего 34. Дягилев страшно ревновал Сержа. Из мемуаров Лифаря: "Можете уходить из труппы и хоть каждый день сидеть в первом ряду кресел с вашим Жаном Кокто!". Лишь в 1924-м Лифарь и Дягилев стали близки не только в творчестве, но и, так сказать, в личной жизни. )) И произошло сие "воссоединение" ("успокоение") именно в Венеции, на что, собственно, Дягилев и намекал Лифарю три года спустя, дарствуя тетрадку.

Как Галкин (?) последний у Пугачёвой, так Лифарь – последний у Дягилева. Что он, в отличие от Аллы Борисовны, и доказал, умерев на руках своего юного любовника. Доказал самим фактом своей смерти. И Лифарь это признал, вернув Дягилеву его же слова золотом по мрамору. Просто Лифарь не решился бумерангом вставить на всеобщее обозрение в дягилевскую фразу сугубо личное: "Венеция – постоянная вдохновительница наших с тобой успокоений". Но Дягилев услышит и без уточнения.

Отредактировано Ариал (2012-01-11 00:18:37)