Третий день нашей поездке мы решили посвятить Пушкину и отправились на экскурсию в Пушкинский заповедник.
Я очень многого ждала от этой поездки. Воспоминания о первом посещении Михайловского и Тригорского я пронесла через всю жизнь. Может быть моя любовь к пушкинской поэзии родилась именно тогда. Всё и все жили и дышали тогда стихами. Да и на нашем форуме я не раз читала восторженные отзывы: "Экскурсовод утопила нас в стихах." Поэтому неудачное посещение Пушкинского заповедника я отношу, в первую очередь, на счёт своих завышенных ожиданий.
Но всё-таки эпиграфом к этой экскурсии могли бы послужить строки:
"Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви."
"Путевая информация", излагаемая экскурсоводом в автобусе, добросовестно препарировала жизнь Пушкина от рождения до смерти. Затем, когда приехали в Михайловское, начались настоящие гонки. Оказывается нескольким экскурсантом надо было пораньше возвращаться в Псков, чтобы успеть на поезд. Двое пожилых людей вообще были вынуждены остаться в автобусе, потому что не могли бежать по жаре с такой скоростью. Группу при входе в музей и в Михайловском и в Тригорском делили на две части по 8 - 10 человек. Я специально пошла к разным экскурсоводам. Всё равно одно и тоже - заученный текст, несколько дежурных четверостиший и всё. Какое уж тут вдохновение. Всё замылилось, надоело и экспозиция музея и бестолковые экскурсанты. Несмотря на то, что это был будний день, одна группа наступала на пятки другой. Что же тут делается в выходные!
Как бы то ни было, мы в Михайловском! Солнце сияет в ослепительном небе, Сороть вьётся голубой лентой, пушкинские строки всплывают в памяти...
Это дом Гейченко. Тогда, в первый наш приезд, мы ходили к нему пить чай, так как мои родители были с ним знакомы. Он похоронен неподалёку в Вороничах. Надо было бы сходить к нему на могилу.
Липы на кругу так разрослись, что и дома не видно.
Не будем слушать сухой текст экскурсовода. Пусть нашим экскурсоводом по Михайловскому дому будет Иван Иванович Пущин, посетивший своего друга 11 января 1825 года.
…Проведя праздник у отца в Петербурге, после крещения я поехал в Псков. Погостил у сестры несколько дней и от нее вечером пустился из Пскова; в Острове, проездом ночью, взял три бутылки клико и к утру следующего дня уже приближался к желаемой цели.
...Кони несут среди сугробов, опасности нет: в сторону не бросятся, все лес и снег им по брюхо, править не нужно. Скачем опять в гору извилистою тропой; вдруг крутой поворот, и как будто неожиданно вломились с маху в притворенные ворота, при громе колокольчика. Не было силы остановить лошадей у крыльца, протащили мимо и засели в снегу нерасчищенного двора...
Я оглядываюсь: вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Не нужно говорить, что тогда во мне происходило. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим….
... Было около восьми часов утра. Не знаю, что делалось. Прибежавшая старуха застала нас в объятиях друг друга в том самом виде, как мы попали в дом: один — почти голый, другой — весь забросанный снегом. Наконец пробила слеза (она и теперь, через тридцать три года, мешает писать в очках), мы очнулись. Совестно стало перед этою женщиной, впрочем, она все поняла. Не знаю, за кого приняла меня, только, ничего не спрашивая, бросилась обнимать. Я тотчас догадался, что это добрая его няня, столько раз им воспетая, — чуть не задушил ее в объятиях.
Все это происходило на маленьком пространстве. Комната Александра была возле крыльца, с окном на двор, через которое он увидел меня, услышав колокольчик. В этой небольшой комнате помещалась кровать его с пологом, письменный стол, шкаф с книгами и проч. и проч. Во всем поэтический беспорядок, везде разбросаны исписанные листы бумаги, всюду валялись обкусанные, обожженные кусочки перьев (он всегда с самого Лицея писал оглодками, которые едва можно было держать в пальцах).
Вход к нему прямо из коридора; против его двери — дверь в комнату няни, где стояло множество пяльцев.
…Я между тем приглядывался, где бы умыться и хоть сколько-нибудь оправиться. Дверь во внутренние комнаты была заперта, дом не топлен.
Кое-как все это тут же уладили, копошась среди отрывистых вопросов: что? как? где? и проч. Вопросы большею частью не ожидали ответов. Наконец помаленьку прибрались; подали нам кофе; мы уселись с трубками. Беседа пошла правильнее; многое надо было хронологически рассказать, о многом расспросить друг друга. Теперь не берусь всего этого передать.
… Я привез Пушкину в подарок «Горе от ума»; он был очень доволен этою тогда рукописною комедией, до того ему вовсе почти незнакомою. После обеда, за чашкой кофе, он начал читать ее вслух;
Между тем время шло за полночь. Нам подали закусить: на прощанье хлопнула третья пробка. Мы крепко обнялись в надежде, может быть, скоро свидеться в Москве. Шаткая эта надежда облегчила расставанье после так отрадно промелькнувшего дня. Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякнул у крыльца, на часах ударило три. Мы еще чокнулись стаканами, но грустно пилось: как будто чувствовалось, что последний раз вместе пьем, и пьем на вечную разлуку! Молча я набросил на плечи шубу и убежал в сани. Пушкин еще что-то говорил мне вслед; ничего не слыша, я глядел на него: он остановился на крыльце со свечой в руке. Кони рванули под гору. Послышалось: «Прощай, друг!» Ворота скрипнули за мной...
Отредактировано mistral (2019-07-24 10:42:26)