Сергей ГОЛЫШЕВ
МОЗАИКА            

   Итал. mosaico «мозаика» - из лат. musaicum «музейный; связанный с музами».

Я – поздний художник. С детства знал, что умею рисовать, но как-то не проявлял себя на этом поприще. Правда, один художник, увидев, как я рисую, посоветовал мне приходить к нему на уроки. Но я не воспринял его совет серьезно.
А всерьез я стал заниматься художествами в том же возрасте, что и Ван Гог. Тогда я сказал себе, что если Бог есть, то он все и уладит. По благословению протоирея Федора Соколова чудом поступил в Свято-Тихоновский Богословский университет на факультет церковных художеств. Главным моим учителем, который помог сформировать меня как художника, был Михаил Николаевич Гребенков. Он из рук в руки, из глаза в глаз передал мне систему рисования по Чистякову, на которой выросли Репин, Поленов, Суриков, Васнецов, Серов и Врубель… О ней можно сказать словами нашего выдающегося философа Ивана Ильина: «Русская культура – это созерцание целого».
В 2002 году по благословению протоирея Димитрия Смирнова я приступил к работе над мозаиками в храме-крестильне во имя Владимира Медведюка и Всех Новомучеников Российских. Собственно, это была моя первая крупная работа. И я дерзнул взяться за нее только потому, что до этого смог поработать и поучиться у Александра Давыдовича Корноухова.                 
Идея постройки крестильного храма, украшенного мозаикой, принадлежит отцу Димитрию. В свое время небольшая делегация от нашего прихода во главе с настоятелем ездила в Италию для ознакомления с тамошними древними образцами. Архитектор Сергей Яковлевич Кузнецов,  профессор Московского Архитектурного института, задумал интерьер в стиле итальянского дворика: арки и колонны, второй этаж в виде галереи... К сожалению, я не был участником этой поездки, но внимательно изучил видеозапись. Когда я смотрел сюжет о мозаиках Равенны, вдруг услышал за кадром глубокий, звучный вздох восхищения - и узнал отца Димитрия. Этот вздох настолько поразил меня… Он стал неким камертоном в моей дальнейшей работе. Настоятель говорил, что крестить можно и в обычном храме, а отдельный храм-крестильня нужен именно для красоты, чтобы, принимая Таинство Крещения, люди ощутили горнюю красоту.
Задача, скажем прямо, не из легких. Что такое красота? В книге с характерным названием «Мир как осуществление красоты» русский философ Николай Лосский говорит: «Красота есть абсолютная ценность, т.е. ценность, имеющая положительное значение для всех личностей способных воспринимать ее... Совершенная красота есть полнота бытия, содержащая в себе совокупность всех абсолютных ценностей… Красота и безобразие не равно распределены в мире: в целом красоте принадлежит перевес».
В трактате Дионисия Ареопагита «О божественных именах» Красота трактуется как одно из имен Божиих. Не отсюда ли берет свое начало известнейшая цитата из Достоевского: «Красота спасет мир»? Если перефразировать ее по Дионисию Ареопагиту, можно сказать: «Бог спасет мир». 
Слова Николая Лосского и Дионисия Ареопагита, а также итальянская видеозапись настроили меня на творческий лад, изумительные по красоте мозаики Равенны вдохновили. Их исполнительская сущность включала в себя импровизацию. И в  этом был главный интерес. Ведь и сама наша жизнь, как бы мы ее не прогнозировали, почти сплошь импровизация.
Едва ли не в первую же ночь мне приснился сон, в котором я увидел самого себя сделанным из мозаики, то есть моя плоть была не из мяса и костей, а мозаичной, из смальты определенного модуля. Проснувшись, я подумал: приснится же такая чушь. Но когда в куполе храма я начал делать Спаса Вседержителя и уже выложил голову в обрамлении золотого нимба, отец Димитрий, внимательно посмотрев на мою работу, вдруг без тени сомнения произнес:
– Тебе Бог помогает.
Тут я вспомнил свой сюрреалистический сон и невольно подумал, что это он не пустой, а вещий, и что Бог дает мне уникальную возможность – с Божьей помощью воплотить себя в мозаике храма-крестильни. Я взял слова отца Димитрия на веру. Это мне и помогало в дальнейшей работе.
Отработав в храме два месяца, я пришел к настоятелю за жалованьем. На дворе был август, месяц отпусков. Отец Димитрий сказал, что сейчас в приходе денег нет, потому что все ушло на оплату отпусков сотрудникам, - потерпи. Но у меня семья. Я подошел к старосте Василию Сергеевичу, спросил: что же мне делать без денег? Рядом со старостой стоял какой-то плотный мужчина. Он поинтересовался:
– А сколько надо?
Я ответил:
–  А вам-то что?
–  Ну, сколько, сколько надо?
–  Десять тысяч.
–  Долларов?
–  Рублей.
Плотный человек из глубокого кармана брюк достал толстую пачку стодолларовых банкнот и отсчитал три бумажки. Потом спросил у старосты:
– Это ваш?
– Да, да, наш! – торжественно подтвердил он. И мне тут же без всяких разъяснительных слов были вручены эти триста долларов.
– Молись за раба Божия Михаила, – так же торжественно произнес Василий Сергеевич.

Что хотелось сказать о моих мозаиках: делая свою работу по украшению храма-крестильни, я представлял себе, как на земле Руси могла бы развиваться византийская мозаика, не оборвись ее развитие в XII веке на стенах «Софии Киевской». Я стремился показать, что художнику необходимо не просто копировать образцы, но проникать глубже в идею материала. А проникнув в суть материала как изобразительного средства, попытаться выйти за границы его естества, - тогда-то цвет как бы переходит в состояние света, а за видимым образом ощущается присутствие невидимого. То есть сделать все возможное для достижения невозможного.
Я отношусь к мозаике храма как к живому организму. Моя основная задача не мешать ей расти на стенах. Каждый камешек знает, как ему лечь в раствор. Все происходит как бы само собой.
Сейчас много делают высушенных, жестких работ мозаики; думаю, началом мозаики является импровизация, а как следствие развивается интуиция. Когда я рассматриваю образцы древних мозаик, то кожей чувствую в них импровизационную сущность. Мозаика рождалась из ничего: составлялись общие композиционные расчеты и все намертво и сразу вдавливалось в известковый раствор –  неожиданно и неповторимо. Художники говорят, что на стене не ищут, ищут на эскизах, на картонах, а потом  уже переносят на стену результат. Согласен, но хотелось бы дополнить: да, на стене не ищут, на стене – находят. Находка, импровизация рождается на лесах под воздействием храмового пространства, которое начинает проявлять себя как живое творческое существо и подсказывает решения, которые может игнорировать только слепой.

В композициях храма-крестильни есть свои находки. Так, в полусферическом куполе храма в левой руке Пантократора (Спас Вседержитель) находится книга, Евангелие, на котором изображен не привычный крест, а Богородичная восьмиконечная звезда - копия изразца с шатровой колокольни из подмосковного села Поярково. Еще одна изюминка: в куполе образ Христа расположен не как обычно, а ассиметрично. Далее – золотистые лучи, нисходящие по сторонам оконниц барабана, одновременно подчеркивают архитектуру оконных проемов и усиливают глубину пространства. На иконе «Богоявление» за спиной Иоана Крестителя видно крыло (символ Иоана Крестителя как Ангела пустыни), изображенное в виде горок-лещадок. Под ногами Христа, стоящего в водах Иордана перед Иоаном, я выложил дельфина. Дельфин – символ Крещения; он был утерян на Руси из-за того, что дельфины здесь не водились. Хотя напоминание о нем сохранилось на печати Кирилло-Белозерского монастыря, но и то – в образе белуги. Белуги и дельфины очень похожи. Теперь дельфин вернулся.
На иконе «Рождества  Христова» одна из двух женщин, омывающих новорожденного  Христа, изображена со шлейфом, развевающимся вокруг ее головы, - это символ полуночи, пришедший из античности. Образ не противоречит церковным канонам, ведь Рождество празднуется именно в полночь.

Вот такой проникновенный рассказ Сергея Голышева, дающий возможность лучше понять его замысел в работе над этой церковью. Большое спасибо этому талантливому человеку и он будет рад видеть нас снова в своем храме.