Час на метро, три часа на самолете, потом еще три на электричке.
Потом – «тихий взрыв», шок, совершенное ошеломление. Как будто на электричке можно приехать на другую планету! Это – если Вы здесь впервые. Если нет – Вас быстро заполняет привычное для этого места ощущение счастья.
    Что-то еще, впрочем, кроме счастья, витало в воздухе, когда я спускался по ступенькам вокзала Santa Lucia, нагруженный тяжеленными кофрами с фотоаппаратурой. Может – звон колоколов, может – барабанный бой или трели флейт. Был конец февраля. Звуки гасли в вате ночного тумана, сквозь которую иногда проступал силуэт церкви San Simeon Piccolo. На влажной палубе vaporetto, скользившего по каналу сквозь черноту, заполненную желтыми бликами фонарей, укрепленных на сваях, был, кроме меня, всего один пассажир. В черном плаще до пят, в треуголке с перьями, из-под которой мерцала белая маска, прикрывающая верхнюю часть лица. В руке он держал розу, которой изящно помахивал в такт ему одному слышной мелодии. Вот оно что! Оказывается, во влажном венецианском воздухе было растворено ожидание праздника. Из воды канала вставали еле освещенные обшарпанные стены прекрасных дворцов, похожие на театральные декорации. Одна мысль о том, что это не декорации, вызывала восторг. Когда над головой величественно проплыла громада моста Rialto, на котором толпились Коломбины, Арлекины и Пьеро, я понял что на-чало сбываться великое гриновское  Несбывшееся, что тлеющая с детства мечта о кораблях в Лиссе и карнавале в Гель-гью осуществилась, причем действительность оказалась еще ярче и прекрасней.
     
   Традиции венецианского карнавала восходят к древнеримскому празднику Сатурналий, во время которого исчезали различия между господами и рабами, и было позволено многое, если не все. В средневековье под давлением церкви карнавал был запрещен и возродился только в 1495 году, когда был создан специальный фонд для его ежегодного проведения. Вновь карнавал попал в немилость после падения Венецианской Республики. Третье его рождение произошло уже в наши дни – в 1980 году.
      Во время карнавала все равны, поэтому для устранения сословных различий надевались маски. Каждый мог на десять дней превратиться из бедняка в вельможу или из патриция в шута. Карнавал служил клапаном, через который город стравливал накопленное за год напряжение повседневной жизни. Естественно, нравы во время праздника были весьма свободными. Под покровом масок совершались всевозможные безумства и распутства. Не согрешить считалось неприличным, а смерть на дуэли была почетна и даже желанна. Заканчивался праздник сжиганием чучела (аналог казни лже-короля во время Сатурналий) и танцами на площади Сан Марко.
     
   После церемонии открытия, когда с колокольни Сан Марко по тонкой веревке спускается бумажная голубка-коломбина, взрывающаяся потоком конфетти, наступает некоторое затишье. В первые дни в городе всего человек двадцать, одетых по полной карнавальной форме. Они величественно расхаживают по площади и услужливо принимают разнообразные позы как только кто-нибудь из туристов поднимает фотоаппарат. Сначала я даже принял их за специально нанятых городом актеров, но после расспросов выяснилось, что это частные лица, и совершенно не обязательно - венецианцы. Им просто нравится переодеваться. Многие шьют костюмы сами, некоторые покупают, однако это увлечение явно не дешевое. Ни один наряд не стоит меньше 1000 долларов. Здесь только дорогие ткани – шелка, атлас, бархат, парча и не знаю, что еще. Традиционные маски изображают персонажей комедии del arte. Можно встретить Арлекина и Коломбину, Пьеро, Бригеллу, Панталоне, Капитано. Есть и специфические венецианские маски, например Чумной Врач. С фонарем и косой в руках ходит маска Смерти, напоминающая, что веселиться надо сегодня. Завтра может быть поздно. Но чаще всего встречается La Bauta - маска, в которой средневековые венецианцы ходили до шести месяцев в году. Постепенно к первым настоящим энтузиастам присоединяются остальные туристы. Они одеты попроще, скажем, маска и треуголка, но джинсы и свитер. Некоторые не выдерживают стиль и одеваются во что попало - лишь бы было смешно. Скажем, идет по улице мужик с телевизором вместо головы. На экране написано: «Нет передачам о сексе!», а к брюкам привязаны кусок колбасы и два кокосовых ореха, по которым он ритмично бьет бамбуковой палкой. По мере его приближения, пожилые итальянки застывают с открытым ртом, притворно ойкают, а потом начинают хихикать, толкая друг дружку локтями. Маски и треуголки продаются на каждом шагу, и я дня три борюсь с искушением купить что-нибудь такое, а потом не выдерживаю, трачу предпоследние деньги, надеваю все это и на пятнадцать минут становлюсь еще счастливее. Одна беда - в маске очень неудобно фотографировать!  Как ни странно, никакого особенного карнавального действа не происходит. Нет сценария, нет шествия или еще чего-нибудь такого. Просто, небольшая толпа тусуется на площади Сан-Марко и прилегающих улицах, показывая себя, глазея на других и непрерывно фотографируя. По периметру площади расставлены столики, у которых всем желающим (а их немало!) накладывают грим в виде восхитительно красивого растительного орнамента вокруг глаз. Стоит это довольно дорого и занимает много времени, из чего можно заключить, что всем загримированным предстоит не мыться как минимум неделю. Они и не моются - я спрашивал! Там же, на площади выступают самодельные ансамблики клоунов, певцов и жонглеров, а по вечерам начинаются танцы: кто постарше - весело прыгают, водят хороводы и «кидают рок», а молодые стоят столбами и сосредоточенно целуются. На ступенях сидят какие-то оборванцы в пончо и выбивают на тамбуринах замысловатую дробь. Точно таких же я видел не Арбате.     Народу не так уж много. В двух-трех кварталах от Сан Марко улицы пустынны и тихи. Часам к девяти вечера толпа на площади начинает рассасываться. Впрочем, с каждым днем «карнаваляющихся» становится все больше. В субботу за три дня до закрытия видимо прорывает какую-то плотину, и веселящиеся толпы в течение часа до отказа заполняют город.
     Больше всего здесь японцев, вернее японок. Они толпами бегают по городу, уткнувшись в карты как на соревнованиях по спортивному ориентированию. Добежав до какой-нибудь церкви, вычеркивают ее и бодро устремляются дальше. Впрочем, есть и другая их разновидность. Низенькие сгорбленные старушки лет восьмидесяти, обвешанные такой фотоаппаратурой, что у любого нашего профессионала затряслись бы поджилки от зависти. При этом снимают они, в основном, друг друга. Явные «чайницы». Я не удерживаюсь и спрашиваю у одной такой бабульки зачем ей, любительнице, столь роскошная техника, ведь то, что висит у нее на шее стоит не меньше десяти тысяч баксов! Подбегает ее муж и обиженным тоном заявляет, что его жена не какая-то там любительница, а ведущий фотохудожник Японии. В качестве доказательства он немедленно предъявляет ее визитную карточку с очень красивым пейзажем на обороте.     
     Довольно много французов (представляете себе толпу юных француженок человек в шестьдесят?). Попадаются немцы. Совсем мало англичан и американцев. Для общения с хозяевами-итальянцами гости применяют, в основном, английский. Его почти все понимают, хотя иногда возникают забавные проблемы.
     В каком-то трактирчике заказываю спагетти и бутылочку Швеппса. Приносят вместе со счетом на сто тысяч лир. Это долларов семьдесят! В недоумении читаю счет. В нем упоминаются две бутылки красного вина, ростбиф, какие-то frutti di mare и многое другое, чего я не только не ел, но даже и не знал, что это бывает на свете. Подзываю официантку и с возмущением говорю ей по-английски, что она что-то перепутала. В ответ - длиннейшая пулеметная очередь итальянской фразы, смысл которой сводится к извечному «моя твоя не понимай» (no capito ingleze, кажется).
  - Ах не понимаете, синьора! - говорю я. - Тогда я сейчас позову полицейского и он вам переведет!
  - Зачем же полицейского? Извините, синьор. Я действительно перепутала. С вас одиннадцать тысяч.
     Впрочем, это была единственная неприятность за всю поездку. Итальянцы удивительно гостеприимны, вежливы и предупредительны. Любой разговор только с улыбкой. И искренняя готовность помочь.
     В ресторане, где я каждый вечер ужинаю, официант - italiano vero. Черноволосый, курчавый, очень веселый. И зовут его, конечно, Марио. Пробегая мимо моего столика с десятью тарелками спагетти на каждой руке, Марио спрашивает:
  - Вы из какой страны?
  - Из России.
  - О! Горбачев, Ельцин!! Я Вам сейчас водки принесу!
  - Не надо водки, я ее не люблю - говорю.
  - Но Ельцин любит!!
     В мобильные телефоны, которые есть у всех, итальянцы кричат так громко, что невольно думаешь, не являются ли они игрушечными. Вообще, с голосами в Италии все в порядке. Тихо стоя рядом никто не разговаривает. Как правило, диалог ведется между людьми, стоящими на разных мостах, переброшенных через канал в сотне метров друг от друга. Похоже, у них нет никаких тайн. Из-за такой манеры разговаривать я сплю не больше трех часов в сутки. Окна моего номера, находящегося на четвертом этаже, выходят на улицу шириной полтора метра. Все разговоры прохожих (даже если они почему-то говорят тихо) слышны в комнате так, как будто они сидят на моей кровати. И продолжается это до четырех утра!
     Одеваются венецианцы примерно так же, как и мы в феврале. Шубки, пальто с меховыми воротниками, теплые куртки. Иногда в толпе мелькают «настоящие дамы» - лет тридцати-сорока, в черных длинных пальто, строгие, стремительные, как правило, очень красивые. Приезжие блаженствуют в футболках и рубашках без пиджаков. На улице +15 и яркое солнце. На набережной, свесив ноги, сидят рыбачки с удочками и ловят самую обыкновенную кефаль - совсем как в Одессе.
   
     Гондолы, полные кефали, к Сан Марко Марко привозил
     И гондольеры все вставали, когда в палаццо он входил...

К сожалению, не получается: правильное ударение на первое О - гОндолы.
Впрочем, к этому быстро привыкаешь: гондольеры стоят на мостах и периодически выкри-кивают: «ГОндола, гОндола, сеньор!», зазывая клиентов. Удовольствие это хоть и большое, однако отнюдь не дешевое. Примерно доллар в минуту. А за дополнительную плату Вам еще устроят под аккордеон вполне приличное bellcanto.
     На десятый день карнавал заканчивается. Сбрасываются маски, укладываются в чемоданы плащи и шпаги. Дожи и инквизиторы превращаются в бизнесменов и программистов, учителей и стоматологов. Пьеро утирают слезы. Коломбины возвращаются к детям. Но им не удастся снова стать прежними. Вирус праздника навсегда останется в их генах. Получая нагоняй от начальства, клерк, конечно, вспомнит, как в течение десяти дней он был герцогом. И подумает, что скоро опять февраль, скоро карнавал. Потому что Венеция – город, в который нельзя не возвращаться. Потому что инъекции карнавала необходимы человеку более других лекарств.
    Бегущая по волнам Венеция пустеет. Пора и мне на электричку, на самолет, на метро. Мне «не скучно на темной дороге».

   Этот текст написан довольно давно для газеты Мегаполис-экспресс. Речь идет о карнавале 1998 года. Конечно, с тех пор многое изменилось. Нет уже лир, все стало гораздо дороже, а народу на улицах теперь больше в разы. Да и венецианцы постепенно меняют свое отношение к карнавалу, который раздражает их все больше и больше. От многих местных я слышал, что "это не наш карнавал, не настоящий".
Тем не менее, ощущение радости от всего этого безумия осталось.

   А теперь несколько фотографий с того давнего карнавала. Все было впервые, поэтому многое снято в лоб и без затей. Теперь такие фотки есть почти у каждого.

Настоящие венецианцы сидят в кафе Флориан

А вот этой горжусь. Она заняла первое место на конкурсе, организованном Communa di Venezia.