Однажды году эдак в девяносто восьмом у мамы случились деньги.
Ну как деньги.

Нет, если бы их заставили позировать на фоне маминой зарплаты, то даже очень скептически настроенный человек понял бы: конечно, деньги! На фоне маминой зарплаты даже моя студенческая стипендия выглядела солидной прибавкой к семейному бюджету.

И мы с мамой отправились покупать мне дублёнку.

Хотя лично я полагала, что зимней одежды хватает.

Во-первых, перешитое бабушкино пальто. Бабушка у меня метр с кепкой в прыжке и с комплекцией Нонны Мордюковой. Я могла в её пальто замотаться три раза или ночевать в нём, растянув на колышках. Но портниха нам попалась сильно оторванная от реальности. Результат её работы свидетельствовал о неоспоримой уверенности, что девицу формата "исхудавший суслик" удастся до зимы раскормить до пятидесятого размера. В результате я болталась в пальто, как тычинка в проруби.

Во-вторых, древняя мамина дублёнка. В прошлой жизни эта вещь была танковой броней и в новой инкарнации сохранила вес и пуленепробиваемость. Каждый раз, когда я ее надевала, меня прибивало к земле, как Портоса гранитной глыбой. В этой чёртовой дубленке владелец физически не мог замёрзнуть. Не потому, что она была очень уж тёплая, а потому что таскать на себе двадцать кило закостеневшей овечьей шкуры очень способствует согреванию в любых погодных условиях.

Вот этот роскошный парк верхней одежды матушка и решила обновить. Для чего торжественно повела меня на рынок.

Там её гордость и энтузиазм несколько поутихли. Как мы ни приценивались, вариантов было немного. Премии хватало либо на рукав от дублёнки, либо на подкладку от шубы. Я видела, как гаснет мамина радость, и уже готовилась клятвенно заверять её, что мечтаю носить бабушкино пальто до пенсии, а еще лучше до порога крематория.

Но тут навстречу нам выплыла продавщица в пуховом платке.

Платок был как-то хитро завязан тюрбаном у неё на голове, и под ним всего было много: щёк, рта, подбородка – всего, кроме глаз. Вместо них имелись два острых зрачка, и на эти зрачки нас накололи как на иголки, двух глупых беспечных бабочек с премией в дырявом кармане.

Через две минуты перед мамой уже расстилали на прилавке роскошные дубленки. Серые, синие, изумрудно-зеленые! Они, правда, были очень тонкими и довольно странными наощупь: как подмерзший картон. Я смутно ощущала, что здесь что-то не то, но продавщица, словно верный оруженосец, уже высвобождала меня из брони моей старой овчины, накидывала что-то легкое и серебристое, тащила зеркало, и хвалила, и расписывала достоинства пуговиц, капюшона и карманов.

По лицу мамы я видела, что вот это новое, хрустящее и странное мне идёт.

А главное – цена. С обещанной скидкой получалось, что маминой премии как раз хватит на это чудо природы. Вернее, не совсем природы. Авторитетно улыбаясь, продавщица заверила нас, что искусственная дублёная кожа ничем не отличается от настоящей. Она даже лучше. Во-первых, легче. Во-вторых, выгоднее. В-третьих, вы посмотрите, как девочке идёт!

Девочке, разумеется, шло. После мамино-бабушкиного гардероба девочке пошла бы даже коробка из-под пылесоса.

А главное, прибавила доверительно продавщица, ни один баран не пострадал.

И моя сияющая от радости мама обменяла свои кровно заработанные на эту дубленку. Баран не пострадал, а две овцы с премией не в счёт.

Следующие два года прошли для меня под знаком бубна. Начиная с октября я шаманила, чтобы зима выдалась мягкой. Потому что в плане сохранения тепла новая дублёнка могла конкурировать с той самой коробкой из-под телевизора.

Эта сволочь не грела. Вообще. Совершенно.

Фактурой она напоминала вымоченный в рассоле и хорошо окрашенный картон. Качеством – его же. Хорошего в ней был только цвет: серебристый, с отливом в синеву.

Две зимы я люто мёрзла. Зато в совершенстве освоила принцип многослойности, лет на десять опередив модный тренд. На моё счастье, под папин американский свитер можно было поддеть что угодно и ещё место для папы осталось бы. Тогда же я очень полюбила длинные шарфы, которыми обматывалась как пулеметной лентой. И перемещалась до института короткими перебежками.

Сжечь эту серебристую хрень к чёртовой бабушке мне не позволяло одно простое соображение. Вы понимаете какое, правда? Мама была так счастлива каждое утро видеть меня в этой проклятой дублёнке, что я не могла отправить её в нокаут известием о том, что именно мы приобрели. Я понимала, как важна для нее была эта покупка. Мысль о том, что моё здоровье для неё гораздо важнее, не приходила мне в голову. Восемнадцатилетние девочки бывают настолько же стойкими, насколько и тупыми.

Два года спустя я заработала свои первые приличные деньги, купила пуховик и наконец-то перестала считать зиму наказанием за все мои совокупные грехи в предыдущих воплощениях.

Пару лет назад, выбирая матушке куртку, я вспомнила эту историю.

– Мам, – говорю, – а помнишь дублёнку, которую мы с тобой купили?

– Конечно, помню, – спокойно отвечает маменька. – Терпеть её не могла.

Я выронила из рук вешалку с чем-то итальянским за многотыщ.

– Что?! – хриплю. – Что ты сказала?

– Ужасная была дублёнка, – качает головой маменька. – Цвет как у протухшей редьки. Но ты с такой радостью её носила... Я не хотела тебя огорчать.

Иногда мне в голову приходят разные бессмысленные вопросы. Кто виноват, например. И что с этими виноватыми делать. Понятно, что никто и казнить, но кому-то же хочется сказать спасибо за две зимы, выстужавшие меня до костей, а свой идиотизм я уже отблагодарила со всей свойственной мне пылкостью.

Потом я смотрю на маму, которая до сих пор так и не научилась отличать поддельную кожу от настоящей, и думаю, что никому ничего не надо говорить. В конце концов, если бы не та покупка, я бы так и не освоила принцип многослойности.
И хотя в жизни он больше никогда мне не пригодился, мысль о том, что я это умею, греет значительно лучше искусственной китайской дублёнки.