Он стоял на набережной возле своей гондолы и то и дело принимал  картинные позы.  День был серый и  пасмурный,  мы с Димой гуляли по Венеции, но фотосъемка в такую погоду тоже получалась какая-то серенькая. И тут мы увидели его и одновременно подумали: «А почему бы и нет?»  Заметив потенциальных клиентов, гондольер, жестикулируя, пританцовывая и откровенно любуясь собой, заговорил, мешая итальянские слова с английскими: «Я прокачу вас сегодня почти бесплатно! Только для вас, очаровательная сеньора!..»  Далее последовал отработанный бархатный взгляд сеньоре прямо в сердце.  Сеньора, давясь от смеха, спросила цену. «Только сегодня, только для вас, всего 60 евро!».  Нам говорили, что берут и подороже.  Гондольер подал руку, я спрыгнула вниз... отступать было поздно.  Я спросила: «Как Вас зовут?»... Секундное молчание и еще один интимный бархатный взгляд:  «Алессандро... Алессандро Террибиле (Ужасный)...»
   Сильная нога оттолкнулась от парапета, и гондола закачалась на воде канала. Венеция в мгновение ока преобразилась. Я даже не предполагала, что она до такой степени по-разному выглядит с берега и с воды небольшого канала.  Во-первых, из гондолы смотришь на все здания снизу вверх, отчего они выглядят еще значительнее и таинственнее. А во-вторых, с воды видно то, чего не видно с берега. Тяжелые старые позеленевшие двери, открывающиеся чуть ли не прямо в воду... Крохотные причалы, ведущие в закрытые садики... Все это проплывает на растоянии протянутой руки. Разноцветное белье свисает прямо над головой...  А чего стоит осознание факта, что по этой «дороге» проплывали поколения и поколения венецианцев?   
   Причину, по которой наш артистичный гондольеро назвался Terribile, мы поняли довольно быстро.
Я часто наблюдала с мостиков проплывающие внизу гондолы, их хозяева солидно стояли на своих площадках, лишних движений не делали, иногда пели,  иногда что-то рассказывали... И все так степенно, неспешно... Нам же попался гондольер-экстремал. Перед мостами  он пригибался  неизменно  в самое последнее мгновение, когда я уже была уверена, что его голова вместе со шляпой сейчас пойдет на таран. Между мостами он не оставался в покое ни секунды -  танцевал, балансируя на своей площадке, вертелся, приседал, свистел, то и дело отталкивался ногой от стен. Параллельно он успевал  картинными жестами указывать на здания, которые казались ему достойными нашего внимания, шутить и раскланиваться со всем каналом.
   Здания расступились и гондола вылетела на Гранд-канал. Естественно, нашему Террибиле нужно было непременно выплыть прямо на его середину, где ощутимо качало. Вдруг он наклонился вперед: «Давайте фотоаппарат!».  У нас было две фотокамеры — на меньшем «Фуджике»  стоял объектив “фишай” (которым, собственно, я и снимала этот репортаж),  давать ее гондольеру было бессмысленно — мы получили бы «королевство кривых зеркал». Вторую камеру, тяжелый Никон, наше основное «средство производства», Дима обычно никогда и никому не доверяет даже на твердой суше, не то что посреди канала.  Но тут сработал фактор неожиданности, и камера оказалась в руках (вернее, в руке!!!)  этого,  уже без преувеличения, «террибиле».  Балансируя чуть ли не на одной ноге и небрежно держа  «кормилицу», гондольер  щелкнул наши замершие физиономии и отдал камеру обратно.  «А можно опять на маленькие канальчики?», - облегченно выдохнула я. «Non c'e problema!”, - пожал плечами Алессандро и  хорошо поставленным голосом громко затянул по-итальянски то ли оперную арию, то ли баркаролу (вроде бы так называются гондольерские песни?)
   Вернулись к набережной, где садились в гондолу. Я протянула сотенную купюру и получила обратно три десятиевровые бумажки. «Мы же договаривались на 60!», - попыталась я возмутиться. «А песня?», - бархатно заглянул мне в глаза Террибиле. Спорить с ним и требовать свой червонец, а также доказывать, что вместо сорока минут мы плавали от силы двадцать пять, не было никаких сил. В конечном счете, оно того стоило...