21-го февраля на 71-м году жизни умер Барух Подольский - выдающийся израильский лингвист, лексикограф, ведущий специалист в области иврита и семитских языков.

Доктор Подольский является автором исторической Краткой грамматики языка иврит, Большого иврит-русско-ивритского словаря, а также самого крупного сетевого идиш-русского словаря.

Вряд ли хоть кто-то из нас забудет имя этого человека, о нем неизменно будут напоминать его словари и учебники, которые отнюдь не пылятся на книжных полках практически у каждого русскоязычного израильтянина.

Доктор Барух Подольский помог практически каждому из нас, поделившись знанием иврита, которые он собирал по крупицам на протяжении всей его жизни.

Языки, а особенно идиш и иврит, были его настоящей страстью.

"Дело в том, что я интересовался ивритом, можно сказать с детства. Я рос в очень еврейской семье, родители были большими любителями еврейской культуры. Отец был школьным учителем истории, но помимо общей истории, он закончил МГУ, он прекрасно знал еврейскую историю, он знал библию, которую учил когда-то в детстве", - рассказывает доктор Подольский.

Созданные Барухом Подольским словари – русско-ивритский и иврит-русский стали настольными книгами каждого репатрианта, или уж по крайней мере той части русской алии, которая стремилась как можно скорее и как можно лучше постичь иврит.

Он долго шел к этим результатам, с одержимостью человека, который всем существом был связан со своими еврейскими корнями.

"У нас был хороший идиш-русский словарь, еще 40-го года издания. И я выкапывал оттуда ивритские слова, я уже знал, какие слова германского происхождения, и какие славянские. А те, которые выглядели не славянским и не германскими, я уже предполагал, что это ивритские. Я их выискивал и выписывал", - вспоминает Барух Подольский.

И если репатриантам для изучения языка пришлось напрячь способности, изгнать лень и проявить усидчивость, то для Подольского стремление познать все, что связано с Израилем, языками идиш и иврит - закончилось двумя тюремными сроками: 5 лет и два года.

Правда, и в лагерях Баруху удавалось выкраивать время для лингвистических упражнений.

Как он сам рассказывал, свободно разговаривать, читать и писать он мог на трех языках- английском, русском и, конечно, иврите, чуть хуже знал пятнадцать, среди них амхарский, арабский, и древнеэфиопский.

Именно общение на иврите в бывшем Советском Союзе было самой большой проблемой, но и в этом Баруху помог его отец.

"Отец каким-то чудом узнал про человека, который знает современный язык, как потом я понял, он был палестинский араб, и от него я узнал современный иврит. Я начал говорить с ним на иврите", вспоминает Подольский.

Барух Подольский был одним из русских диссидентов, который не раз получал отказ, прежде чем попал в Израиль. Здесь, на родине, совершенствование языка стало его главным делом. Именно потому, что он знал, как важно помочь новым израильтянам освоить язык, причем сделать это профессионально и на хорошем уровне.

И вот сегодня сотни тысяч людей с грустью и осознанием невосполнимой потери попрощались с этим талантливейшим человеком.

.

Прощание с Кармелом Скутельским (на смерть великого фотохудожника)

Видимо, всем нам, получившим вчера поздно вечером по электронной почте жестокое, как удар ножом в спину, послание, нужно было пережить жуткую бессонную ночь…

Первая – спонтанная реакция: "Этого не может быть!" Не может быть, что (читаем по-новой): "Сегодня умер Кармел Скутельский". Невообразимо, что Кармела нет – ведь всего четыре-пять недель назад он обсуждал с ближайшими друзьями будущую выставку в Финляндии. Не может быть, что нет Кармела, потому что будущим летом он снова собирался провести мастер-класс в родной Латвии. Быть такого не может, потому что совсем недавно – несколько месяцев назад он купил наконец камеру своей мечты – полноформатную, мощную, ту, на которую ему хронически не хватало денег…

Впрочем, даже простеньким старомодным "Кэноном" Кармел снимал… театр! Каждая его работа – целая пьеса: иногда глубоко трагичная, чаще – смешная, но всегда – уникальная. Неповторимая. И – талантливая настолько, что абсолютно бессмысленно перечислять награды, титулы и статусы. Да, Кармел – фотохудожник FIAP с мировым именем, но разве мало среди нас обладателей того же статуса, работы которых – производное скорее виртуозной техники, нежели души – мятущейся, ищущей, страстной, беспокойной?

Награды, полученные на десятках международных фотовыставок, Кармел хранил на полке в шкафу. Редким гостям, заглядывавшим в закуток (комнатой это пространство вряд ли назовешь) маминой квартиры, Кармел показывал - снимки. Распечатанные на единственно подходящей для данной пьесы матовой бумаге – черно-белые, в сепии и очень редко – в цвете.

Таким уж видел мир великий фотохудожник Кармел Скутельский – черно-белым, театрально контрастным, смешным и глубоко трагичным. Потому что глубоко трагической оказалась и судьба самого Кармела в Стране его Мечты, куда он с уже покойной (умерла четыре недели назад) горячо любимой матерью всем своим существом стремился еще со школьной скамьи. Но рассказывал о своих злоключениях - с неизменным юмором. С мудрой доброй улыбкой бывалого человека - воина-резервиста ЦАХАЛа и многолетнего эксперта-криминалиста израильской полиции. А к чему драматизировать, если все эти перипетии давным-давно позади и за плечами – "сороковник" сугубо израильской жизни - нищей, беспросветной, не позволяющей Художнику вдохнуть полными легкими дивный воздух на берегу лазурного моря, если нет у него, Художника, локтей и если не умеет он (либо не хочет, как не желал того Кармел) пресмыкаться перед власть предержащими, расталкивая коллег и шагая по трупам вчерашних единомышленников.

Кармел был (будь проклят этот безликий глагол в прошедшем времени!) щедрым во всех своих проявлениях: ему можно было позвонить в любое время суток и задать любой вопрос, касающийся фототехники, композиции, просто безумной фотографической идеи, - в ответ он давал подробнейшие разъяснения. Он никогда не скрывал своих профессиональных секретов - напротив, самозабвенно рассказывал, как правильно выставить свет или ухитриться увидеть что-то экстраординарное в самом обычном, на первый взгляд, сюжете. Но превзойти Кармела так и не смог никто. Его работы можно было сходу отличить среди однотипных, казалось бы снимков, сделанных в суете проводимых им (непременно за границей, в признавшей Художника высоколобой Европе) мастер-классов.

В Израиле – Стране своей несбывшейся Мечты – Кармел почувствовал себя по-настоящему состоявшимся лишь однажды: в прошлом году, когда он был приглашен на официальный прием в резиденцию президента. Была у Кармела – все-таки была! – своя маленькая тайна: он глубоко уважал Шимона Переса и называл его не иначе, как "умнейшим человеком, очень мудрым".

Кармел не был ни левым ни правым – политика его не интересовала, видимо, как не волнует она многих воинов-резервистов: ведь если в регионе снова начнется заваруха - ты не раздумывая натянешь на себя форму цвета хаки и помчишься на Голаны или в Синай, где Кармел провел в свое время на армейской базе не одну бессонную ночь…

А сейчас бессонную ночь провели мы. То есть как это – нет Кармела? Что за абсурд – похороны завтра, во вторник, в 11.30 на тель-авивском кладбище Кирьят-Шауль?! Какое безумие, чудовищная несправедливость – Кармел еще не успел провести свою самую яркую, самую парадоксальную съемку, а завтра мы его хороним… И какая несказанная удача, какое ни с чем не сравнимое счастье – мы были знакомы с величайшим фотохудожником Кармелом Скутельским, были с ним дружны, мы любим и будем любить его. Всегда!